ЭСКАДРОН

"Музон" №4 2001 год

Олег Газманов: Я живу как дерево

Я смотрю на камине у вас характерный набор: слева — пять “Оваций”, справа — фужеры и кубки, а венчают все увесистые рога? Это надо расценивать как некий мужской путь — слава, вино и...

Рога? Во всем-то смысл ищете? А мне просто негде было повесить эти рога, которые мне подарили, и размещать награды. Вот построю дом, и там уже будет где повесить и рога, и шашки и ружьями.А в общем-то женщины такой народ, они так и норовят их повесить.

Как стыкуется стройка с творчеством.

Стройка — это катастрофа уровня землетрясения. Но идет она рядом с этим маленьким строением, в котором я живу. Поэтому ко мне вперемежку заходят журналисты, работяги, друзья, музыканты и т.д. На фоне стройки проходят репетиции, просмотры клипов — я практически не выхожу из дома. Более того, студия в моем сарайчике размещена так, что микрофон стоит кабинете, и на записи я пою прямо здесь. И музыканты поют тут же. Последние три альбома вышли на этой студии — у меня свой лэйбл “Эскадрон рекордс”. Совместно с фирмой “Компьютер пресс” мы выпустили уже несколько качественных альбомов. В новом доме у меня будет большая студия...Но главное — это все-таки не качество оборудования и объем помещения, а состояние, в котором поешь. А поскольку у меня постоянное состояние повышенной возбудимости, поэтому и песни энергоемкие.

И каким образом достигается “состояние повышенной возбудимости”?

Я вообще счастливый человек, потому что я легко возбуждаюсь от вида красивых женщин. А поскольку в России их много, то я постоянно нахожусь в состоянии возбудимости, в котором легко пишутся слова. Я пишу музыку, исходя из поэзии. У меня первоначально сочетание слов, передающее то, что испытываю я — то самое возбуждение. А потом все вместе — музыка, аранжировка. И получается то, что получается.

На студии “Эскадрон рекордс” записывается только Газманов со своим ЭСКАДРОНОМ или еще кто-то?

Это некоммерческая студия: здесь не проходят сотни певцов, и мы на ней не зарабатываем. Поскольку здесь часть студии, и кабинет, то я не могу кому-то позволить занять студию. Но два альбома — тот же “Эскадрон моих песен шальных”, где мои песни пели Киркоров, Долина, Леонтьев, Сюткин, Пресняков и другие наши самые яркие звезды — были частично записаны здесь. Многие говорили, что здесь очень комфортно и хорошо работается.

А желание продюсировать есть?

Я постоянно продюсирую — но свои программы. “Господа офицеры”, к примеру, которой уже 6 лет исполнилось. Правда, я не один работаю.

Хотелось бы, но не хватает времени? Мой самый первый проект — Родион Газманов, но я его продюсировал только потому, что в свое время сорвал голос и не мог петь вообще. У меня было время попробовать. И я считаю, получилось. Проект был очень сильный. Сейчас я готов продюсировать группы, молодежь, но нет возможности — очень много концертов и всякой другой продюсерской деятельности. Я придумал музыкальный фестиваль “Сердце России”. В Белоруссии проходит прекрасный фестиваль “Славянский базар”, у нас адекватного нет. У нас тоже должна быть национальная музыкальная идея. С Московской дирекцией фестивальных программ мы уже провели празднование 200-летия Пушкина на Манежной площади. Нам помешал дефолт, но несмотря на это мы продвигаемся вперед — спокойно и надежно. Динамика развития положительная. Или, возьмем, футбольный матч века между бывшими пациентами научного центра сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева и звездами эстрады и кино. Они уверяют, что настолько хорошо делают операции, что инвалиды становятся полноценными людьми. Почему бы не поддержать наших хирургов, которые во многом лучше западных: просто у нас нет промоушна, продвижения, рекламы. Потрясающая акция, и очень многие нас поддерживают и соглашаются это делать. Продюсировать такого рода явления интересно.

Кроме того я добровольно взвалил на себя всякие общественные функции. Я инициатор различных посадок деревьев. Мой диск “Красная книга” и его презентация прошла необычно: приглашают журналистов, показывают альбом и кормят фуршетом. Мы посадили в Шереметьевском парке около Останкино более 600 деревьев совместно с журналом “Экос”? В Серебряном бору мы посадили 96 сосен. У нас действует общественный фонд защиты Серебряного бора, он не привлекает средства правительства Москвы или страны. Психология наших людей такова, что если можно где-то нагадить и намусорить, то это надо сделать. Если мы не будем учить с детства банальнейшим и скучнейшим вещам — не мусорить, то никаких бюджетных средств на это не хватит. Обидно, что на Западе люди этому обучены. У нас дурдом такой происходит. Я живу здесь и вижу, что происходит летом. Неужели машину обязательно ставить на газоны? Разве объедки надо бросать в воду? Здесь дикое количество мусора! И никакие добрые муниципальные органы не спасут, если мы сами не будем людьми. Я хотел за свою премию Москвы купить мусор в Серебряном бору — раздать ее всем, кто соберет килограмм мусора. Сразу не получилось, а получилось, что мы посадили деревья совместно с детским экологическим фондом.

Я пригласил Лужкова задолго. И он вспомнил. Причем получилось очень смешно. У меня такой “джипчик” маленький, а он на своем “лимузине” приехал с машиной охраны. Он увидел мою машину и попросил: “Можно поводить?” Я отнесся к этому с опаской: он человек, которого возят. А он говорит: “Не бойся, у меня права с 56-го года”. Он так лихо повел, здорово было. Причем на месте посадок собрались журналисты, навели свои камеры на “лимузин”, а мы едем впереди него. Я открываю дверцу и кричу: “Не туда смотрите!” История как в анекдоте: “Кого везут?” — “Кого везут, не знаем, но за рулем у него Лужков”. И что мне нравится, он не в показухе участвует, а сажает деревья так, как надо, не символически. И знает как надо это делать. Ведь он прожил жизнь и испытал многое, и при этом не потерял способность удивляться и радоваться окружающему миру. Вот так взять и выскочить из лимузина, порулить, пошалить. Наверное, Лужков не просчитывает каждый свой шаг далеко вперед, как заядлые политики. Но именно это и умение радоваться жизни импонирует. Мы посадили деревья, отбились от автографов. Такие акции отнимают много времени, но мне это приятно. По крайней мере я знаю, что делаю полезное дело.

К сожалению, с годами (а годы — это не количество прожитых лет, а сумма накопленных впечатлений) по мере накопления впечатлений все труднее удивляться. Удовольствие — это способность удивляться окружающему миру. Если ты каждый день получаешь удовольствие от одного и того же, то это перестает быть удовольствием. Их надо разнообразить. Это закон жизни. Вот представляете: я выхожу на сцену и с удовольствием пою. Но я выхожу тысячи раз на сцену и тысячи раз пою эти песни. Очень сложно получать от этого удовольствие. Но мне повезло, потому что я легко возбуждаюсь от разных факторов, в том числе и от поддержки публики. Человек, потерявший способность удивляться и получать удовольствие от жизни озлобляется. Хотя у него с деньгами и со всем остальным все в порядке. Все равно это разрушает его.

Ни то, ни другое, ни третье. Я обожаю творческий процесс и ненавижу шоу-бизнес. Но я вынужден заниматься шоу-бизнесом, поскольку это способ показать свою продукцию. А когда я пишу, то не думаю о том, чтобы кому-то доказать. Если Господь дал мне возможность получать наслаждение от творчества, я просто это делаю, не задумываясь. Как дерево растет, оно жне думает, что у него красивые листья будут. Оно просто растет. Это способ моего существования. Я так живу, я так дышу. Эта антенна внутри меня, которая воспринимает звуки, поэзию, она просто воспринимает сигналы, перерабатывает, и на выходе получается песня. Какая будет следующая песня — “На заре” или “Улетаю” или следующие “Офицеры” — я не знаю. Я не хочу планировать. Естественно, ни о каком заказе не идет речи. Да, в период этой лжи, которая называлась социализмом, когда все говорили одно, думали другое, а поступали вообще иначе. Более-менее нормальные люди понимали, как мы живем. И все эти урапатриотические песни так воспринимались, несмотря на то, что их писали очень талантливые люди. Им давали единственную щель, куда можно было пускать свое творчество. Они вынуждены были так творить. И я тоже терпеть не мог этих песен. “Москва” претендевала на пафосность и торжественность формы. Это стало ясно, когда я написал стихи — кстати, за границей, когда заскучал без Москвы. Ее можно было и под гитару спеть. Но она просилась на пафос, и мне захотелось соединить военный оркестр с рок-группой, сделать дефиле, чтобы там маршировали красивые девушки, воспитанники военного училища. Это просто красиво. Есть традициии военных оркестров, которые сохранились еще с царских времен — почему их не развивать? Мне очень приятно, что у “Москвы” такой резонанс: ее даже дети поют, а их не обманешь. Самое сложное — понравиться детям и старикам. Они ближе к Богу и воспринимают все душой. Если им это нравится, значит, это честно. Я счастлив, что она у меня есть. И мне приятно: несмотря на официальный гимн Москвы “Дорогая моя столица”, народ в Москве считает им мою песню.

Пока нет. Он проучился два года в колледже в Англии, а сейчас учится здесь. Совмещать учебу с работой такого уровня, как у меня, невозможно. Он хочет петь, он поет, но на уровне самодеятельности, то есть непрофессионально — не выходит на эстраду и не получает за это деньги. У них своя группа, играют, поют. Для души.

Нет. Во-первых, я его не использовал. Во-вторых, когда он запел, никто не ожидал такого эффекта. Его же никто не учил — он вышел на сцену и сразу стал артистом. Смотрите, столько лет прошло, а до сих пор помнят и интересуются. Значит, это явление. И если он сам к этому придет...А сейчас ему нужно получить образование.

У меня столько премий! Я получил ее из рук Степашина “за лучшее произведение культуры, литературы и искусства о деятельности органов внутренних дел”. Видимо, это о песне “Офицеры” (смеется). На самом деле мне приятно, что я удостоен такой премии.

Насколько критично вы относитесь к своим творениям. Вам кто-то правит тексты, делает замечания по музыке, аранжировкам?

Мои тексты правит моя совесть: я не выпускаю песню, если считаю, что в текстах что-то не срастается. Я могу три года мариновать ее, если две строчки не стыкуются. К сожалению, у нас отсутствует музыкальная критика, которая разобрала бы любого артиста по косточкам и сказала бы, где слабо, где сильно. Эта критика помогала бы. У нас есть только светская хроника от шоу-бизнеса, потворствующая низменным интересам публики. Народ скорее узнает, сколько жен было у артиста, чем сколько вышло пластинок. У меня были серьезные выяснения отношений с желтой “Экспресс-газетой”. Там было написано, что пьяные офицеры попросили меня спеть, я отказался, и мне за это “набили морду лица”. В таких циничных выражениях. Это невыносимо, когда человека можно оболгать ради повышения тиража газеты. Я буду с этим бороться. А к конструктивной критике я готов.

Практически да. Если мы заранее о выпуске договариваемся с дистрибьютором, то мы оговариваем и оформление — ему же продавать.

Хороший вопрос. На двух предпоследних альбомах я сумел заработать: сейчас на этом заработать невозможно. Настолько цинично и открыто работают пираты — практически легально. Передо мной лежит пиратский диск, где указаны телефоны, по которым можно заказывать мои альбомы. Представляете? У нас же есть службы всякие — налоговые, ОБЭПы, ФСБ, которые говорят: “Где деньги в государстве? Почему артисты не платят налоги?” А вот пиратский диск из серии “Звезды российской эстрады”. Целая серия! У меня вышла новая песня “Вот и лето прошло”, я только на радио ее отдал, и мне уже звонят и говорят, что видели ее на Горбушке в каком-то пиратском сборнике. Я не знаю, откуда ее пишут, ее нигде еще нет, но ее уже выпустили пираты. Я только анонсирую свой диск, а когда он выйдет, то уже вряд ли много людей его купят. Пиратские диски стоят дешевле. Потому что я трачу деньги на студию, плачу музыкантам. Другие артисты тратят деньги еще на композитора, поэта, аранжировщика, сама студия стоит больших денег, еще больше — раскрутка песен. Все это включено в стоимость диска. А пират на это не тратится, поэтому у него диск дешевле. Как с этим бороться? Если это будет продолжаться, то через несколько лет шоубизнес наш загнется. Наша национальная музыка умрет, и будут крутить Джорджа Майкла и т.д., которые могут жить за счет легальных тиражей. Им не обязательно делать столько концертов. А посмотрите на наших звезд — пашут, как трактористы. У них концертов в сотни раз больше, чем у западных коллег. А ведь нужно еще и выглядеть нормально. То что делают наши долгожители на сцене — Долина, Пугачева — это подвиг, так на износ работать! Мы не живем, а выживаем в этой ситуации.

Ну да, премию вручить артисту проще, чем скрутить пирата. А после этого не хотелось стать депутатом, чтобы принять соответствующий закон против пиратов.
Закон есть, но он не действует. Закон позволяет пойти в ларек, взять за руку и сказать: “Давай деньги в пользу артистов и государства!” А пока артистов и государство обворовывают на миллионы долларов.

Кстати, налоговики отвязались от артистов?
Пока молчат. Но у нас такие законы налоговые, что не только артисты, но и все люди им что-то должны. Это значит, что все мы на крючке, и когда нужно — дернут. Уж если дергают сильных мира сего, то артиста — тем более.

Вы известны не только как певец и композитор, но и как автор, который раздает свои песни звездам. Вы легко с ними расстаетесь?
Я не беру деньги за свои песни — не потому что у меня денег полно, а потому что сложно их оценить.

Будь я на вашем месте, то такую песню как “Единственная” отдать Киркорову — у меня бы сердце кровью облилось. Конкурент сильный, как потом с ним соперничать?
А я отдал, хотя он просил ее продать. Я ее пою в концертах и выпустил на диске. Мои песни поет и Киркоров, и Кобзон. Как артист, я, может, и сопротивлялся бы, но я еще композитор и поэт. Мне приятно, что мои песни поют, и они не остаются только со мной. Мне не жалко отдавать свои песни, только хочется чтобы их сделали с хорошими аранжировками и исполнением. Если артисты радуют своих поклонников моими песнями, я только радуюсь. Я один из немногих артистов, которые радуются чужим успехам.

Артисты — народ тщеславный. Они боятся сравнения: “А Киркоров-то поет лучше, чем Газманов!”
Ради Бога! Я думаю, поклонники Киркорова говорят, что он поет лучше, а мои говорят наоборот. Это нормально, это должно подстегивать — значит, я должен еще лучше петь.

Значит, со своими песнями вы расстаетесь легко?
Скажем так, спокойно. Потом я с ними не расстаюсь — я делюсь. Песни, которые я сам пою — я ими делюсь. А песни, которые я не пою — есть, например, у Ларисы Долиной, там слова женские — я и не буду ее петь. Я отдал ее ей.

Как к вам приходят в голову женские слова? Как эта антенна начинает так странно работать?
Интересно почувствовать себя женщиной хотя бы в словах. Проанализировать, что они испытывают. Я вдвойне счастливый человек, потому что я прожил много жизней в своих песнях. Конечно, я никогда не был есаулом, но когда я писал эту песню, я им был: я все это чувствовал. Когда писал “Единственную”, я тоже все чувствовал — мне было больно. Это очень интересный и труднообъяснимый процесс. Когда писал Маше Распутиной “Я останусь с тобой”, я был тем персонажем — я был женщиной в этот период, наверное (смеется).

Это связано с какими-то личными переживаниями? Насколько ваши песни — документалистика?
Когда впадаешь в этот... транс творческий, уже не думаешь и не анализируешь, что там перемешивается — личное ли, фантазии ли. Это сродни тому, когда мы читаем книги — мы становимся ее героями.

Зрители воспринимают артиста таким, как выглядит его персонаж на сцене. Первый мой альбом назывался “Эскадрон”, и все думали, что я чуть ли не с шашкой и в сапогах спать ложусь и шинелью накрываюсь. Это не так, хотя когда я сочиняю или пою — я такой. Когда во мне это есть, мне легко нести этот образ. Но когда я пою “Единственную” или “Закрой мои глаза” — я другой. И как любой человек, который в жизни бывает в разных состояниях. Песни — это кусочки моей жизни или проекции другой жизни, которую я придумываю.

Есть нечто, что объединяет все мои песни — это моя душа, мое сердце. И я могу быть узнанным в любой из них.

Есть одна из заповедей: не сотвори себе кумира. Иначе будешь слепо следовать за ним и стараться быть на него похожим. Мне не хочется быть похожим ни на кого. Слава Богу, у меня что-то у самого получается. Главное, чтобы душа не ленилась. К сожалению, замечаю, что с годами накопилась масса дел, которые может другой человек выполнить. Другой человек может деревья посадить, а музыку как я он не напишет. Повседневность разрывает — стройка тут идет, еще что-то. И душа ленится. Потому что душу напрягаешь, когда пишешь стихи. Нужно отречься от всего, иначе антенна не воспринимает сигнал. Раньше, когда у меня было меньше работы, концертов...

... и денег. Поэт должен быть голодным — что-то в этом есть. Потому что когда у него нет денег и ему нечего есть, у него есть другое — время. Он сидит и пишет стихи. Это не совсем буквально нужно воспринимать. Но я помню, когда я ехал из Бибирева, где я жил, до центра минут 40, я успевал набросать часть песни, а то и целиком. Во мне ключом все это било. А сейчас, чтобы это сделать и не повторить себя или кого-то, нужно сосредоточиться, отвлечься. Но очень много забот: звонки, съемки, интервью, концерты. Никак не пойму, почему это происходит. То ли возраст... Вот Юра Антонов: полон сил, здоровья — но... меньше же пишет. Все его шлягеры были раньше. Может, он и пишет, но их нет. Странно как-то. Мне не хотелось бы останавливаться, повторяться, быть скучным для зрителей. Поэтому я стараюсь писать необычные песни, подавать себя по-другому. Что-то нужно делать, чтобы не застояться, идти вперед.

Нет. Страсть не теряется. По отдаче мои концерты стали лучше. Шоу стало лучше, достойнее: роскошный балет, потрясающие музыканты. Там есть место и страсти, и уверенности. Что касается уверенности — если у меня есть какие-то сомнения, то я беру наугад одно из писем, которыми завален мой ящик, и читаю: человек пишет, что ему в чем-то помогла моя музыка. И думаю: о чем мы вообще говорим. Все мелко по сравнению с людьми, для которых я работаю. И тогда все предстает в другом ключе. И если ты хотя бы одному человеку доставил в жизни удовольствие, то уже не зря живешь. А если теплые чувства возникают у миллионов людей, то все сомнения и вся неуверенность исчезает. Неуверености есть место в творчестве: что бы еще сделать. Но тогда это двигатель прогресса, возможность себя улучшить. Если ты всем доволен, то не надо никуда двигаться. Недовольство собой и неуверенность — как раз двигатель творческого процесса. Как только я стану говорить всем: я звезда, я крутой, я лучше всех, — я думаю, на этом все и закончится.

Когда ГАИ останавливает и, убедившись, что это я, отпускает — да, я ощущаю себя VIP-персоной.

Нет. То есть теоретически могу, но я не люблю повышенного внимания к себе. Мне это не нравится. Это меня выводит из нормального чувства равновесия.

Не то что руками трогать... Да нет, я нормальный человек. Просто когда на меня смотрят и обсуждают, даже если я не слышу, а только чувствую взгляды, то это... нехорошо. Мне очень нравится ходить среди людей. А сейчас я могу позволить себе это только за границей. Чтобы никто меня не знал. Это хорошее чувство — ощущать себя вместе с другими людьми, которые идут по своим делам.

Что значит дружу? Да я не вижу никого. Я сутками работаю. На самом деле известный человек обречен на одиночество, особенно с таким складом характера как у меня. Мне не нравится моя звездность в проявлениях со стороны окружающих. Хотя у меня есть свои фан-клубы, которые чем-то помогают мне. Я хотел бы заниматься творчеством, концертами, но не быть известным. Я не кокетничаю. Просто мне не нравится, когда на меня показывают пальцем. У меня друзей нет. Есть люди, с которыми мне приятно общаться. Я вообще открытый человек, и мне приятно общаться со всеми. Но с другом надо проводить много времени вместе, чтобы “пуд соли съесть”. Вообще слово “друг” многообязывающее. У меня есть настоящие друзья, но не среди звезд.

Да я на все жалею, я не привык сорить деньгами. Они не так просто зарабатываются, поэтому швыряться деньгами — это не в моих правилах. Я всегда жил спартанской жизнью, у меня никогда не было излишеств. Я могу позволить себе иметь роскошные вещи, но удовольствие от этого не прямо пропорционально деньгам. Я люблю всякие технические штучки и не то что не жалею, но трачу деньги на студию, на аппаратуру, мне интересно заниматься компьютером. Он занимает большое место в моей жизни: на нем я редактирую тексты, пишу аранжировки. Я строю большой дом с домашний кинотеатрома. Я люблю кино, но мне неудобно и некогда ходить по кинотеатрам. У меня там будет репетиционная для музыкантов — на это я не жалею денег. А баловства, перед которым я устоять не могу — этого нет.

Я не думаю, что буду беден, хотя бы потому, что могу проявить себя в разных областях. У меня техническое образование.

Маловероятно, но, конечно, “от сумы и тюрьмы” никто не защищен. Но медные трубы, которые в моей жизни появились уже в зрелом возрасте, меня нисколько не изменили. Изменилось только то, что мое время расписано по секундам.

Людмила ДРУЖИНИНА